АТЫН - Страница 66

Три юрты, весьма затрапезного вида, четыре осла, лошади, бараны. Из юрты выползает старуха. Нет, не старуха. Когда она вышла на свет, стало видно, что ей лет тридцать пять, не больше. Просто она согбенная то ли от горя, то ли от непосильного труда. Да ещё и на сносях. Одета в заношенный халат, на ногах чувяки. На голове намотан невообразимый платок, закрывающий лицо. Лишь глаза блестят. С ходу начинается наезд на Талгата, какие-то претензии по поводу убитых, что-то про коней. Это походу, порода такая, вечно всем недовольная. Моя первая жена такая же была. У-у-у, ненавижу. Но командира таким не проймешь. Он на неё прикрикнул, и безапелляционно объявил, что сей момент она со своим скарбом присоединяется к роду Белого Ворона. То есть ко мне. Старуха, вместо того, чтобы вякать, притихла, посмотрела на меня, на мой кортеж и промолчала. К ней подбежала Алтаана с криком: "Мама, мама, я вернулась!" Хоть какой-то позитив, семья воссоединилась. Они пошли ворковать, а Талгат пошевелил рукой, и его бойцы начали располагаться.

Я тоже решил поучаствовать в руководстве, цыкнул на своих девок – типа, кому спите? Они уже вовсю приступили к разгрузке лошадей. Я пригорюнился. Нахрен мне сдалось это счастье? И у меня у самого нет ничего, чтобы даже поспать лечь и укрыться. В общем, достойный хозяин этого нищего рода. Появился мальчонка лет семи, зыркнул на меня и исчез. Я пошел допрашивать своих женщин. Оказалось что во время налёта убиты хозяин и два его сына. Малец, Мичил – это брат убитых парней и Алтааны. Киска и Нюрка – жены сыновей. А Сандра – сестра Даяны, но, походу, её братцы приходовали на пару. А может и папик между делом заправлял артёмку в депо. Но никаких признаков разброда и шатания в семье нет, и траурных церемоний тоже не будет. Ну, там, завываний, на кого ты нас покинул, слез и выдирания волос, распластавшись на могилках покойных, и всё такое. Прагматично всё.

Тем временем Талгат раскомандовался. Построил всю новоявленную родню в шеренгу. Меня поставил напротив, рядом с собой, и объявил, что-то, типа, волею Тэнгри и Улахан Тойона Старшего рода Белого Коня, он, Талгат, объявляет, что по Закону отца чьего-то-там, Род Серой Куницы становится Родом Белого Ворона. Малец может восстановить Род Серой Куницы, как только докажет, что сможет его содержать. После этого все подходили ко мне, становились на колено и целовали мой кинжал. Дальше началась экзекуция пленников.

Старушка-мама притащила старьё и ветошь, какие-то штаны и рубахи. Талгат скомандовал и пленникам развязали руки и заставили раздеться догола. Талгат произнес какую-то словесную формулу, сунул мне в руки старые тряпки.

— Отдай им, — и показал на пленных.

Я каждому выдал штаны и рубахи. Они оделись, но вид у них был, будто воздух выпустили. Как будто выдернули стержень. Я не понимал подобного преображения, но Талгат пояснил:

— Ты у них забрал санаа сюрун. Они теперь, как мёртвый, пока ты им не отдашь обратно. Раньше можно было убежать, а теперь нет. Нет санаа сюрун – нет жизни. Будут твой кулут.

— А как вернуть ему этот… санаа?

— Это надо так делать. Берешь в руки его нож и пояс, отдаешь со словами "Я тебе отдаю твой санаа сюрун".

Это мне напомнило китайцев. Тоже народ с придурью. Типа потерял лицо – можно даже не вешаться, ты уже не человек. Причем, это их самоощущение, а не мнение окружающих. Ну что ж, хорошо. Пусть будут смирные на счёт внутренних резервов. Как я понял, рабства, как в моем понимании, у них нет. Вот такие преступники, которых не казнили сразу, рассредоточивались по разным родам. Они жили, ели и пили со всеми вместе, но только были, такие… опущенные что ли. На этом протокольные мероприятия закончились. Так я стал многоженцем, рабовладельцем и кочевником.

Для начала я вселился в хозяйскую юрту и занял самое почётное место в нашем кишлаке. Разложил свой бутор по углам. Прошелся по кочевью, осмотрел основные средства. Возле одной из юрт обнаружил собаку. Совсем плохую, бочина распорота, рана начала загнивать. Лежит пес, помирать собрался. Язык вывалил, тяжело дышит. И никому никакого дела нет! Чуть ли не бегом я помчался к себе, выгреб из рюкзака иголки, спирт, ложки, бинты и стрептоцид. У старухи потребовал нитки, все, какие есть. Выбрал шелковые. Позвал Мичила. Пацан на меня бычится, но пошел. Я рыкнул на него, шевелись, дескать. Сразу я сделал из веревки петлю, накинул псу на морду, Мичилу приказал держать. Я растолок стрептоцид в пластиковых ложках, бинтом постарался очистить рану, насколько смог. Собак дернулся, пытался зарычать, но сил уже не было. Присыпал рану стрептоцидом, нитки смочил в спирте. Начал зашивать, на живую. Псу больно, но он терпит, видимо понимает, что ради его блага стараюсь. Залатал, как смог, снял петлю. Сходил, принес миску с водой, рядом поставил. Ну что за люди, псу воды не подадут. А собака не может даже встать, напиться, настолько ослабла. Я помог ему подняться, пес начал с жадностью лакать воду. Потом опять лег и едва заметно шевельнул хвостом. Я сделал всё, что мог. Мичил с удивлением посмотрел на меня.

— Собаку беречь надо! — сообщаю я ему, — Собака – друг человека! — но, похоже, понимания не встретил.

Наступил антракт, надо подбодрить себя. Пошарил в заначке, достал стаканчик и бутылку с остатками водки. Вышел из юрты, налил себе на пару пальцев, выпил. Захорошело. Талгат о чём-то закончил разговаривать с Мичилом. Он подошел ко мне, пытался что-то сказать, но увидел бутылку и стакан, вылупился на них.

— Что, — говорю, — не желаешь ли причаститься благами цивилизации и акцизного законодательства?