— Потому что вас за версту видать, — просветил его я, — а я незаметный овцевод, который не нарушает законов и ведёт себя как положено воспитанному человеку, меня не боятся. Вы как зашли, так половина народу разбежалась. Поэтому, уважаемый Талгат, ловить комиссаров надо по-другому. А что, с ними есть проблемы?
— На земле Чёрного Медведя напали на нас, Улахан Тойона нашего убить хотели, народ мутят, власть хотят
— Серьезные аргументы, надеюсь, их замочили?
— В чём?
— В смысле, их убили? — поосторожнее надо со словами, — заказчика нашли?
— Я тебя плохо понимаю, уважаемый Магеллан. Ты странные слова говоришь, — вздохнул Талгат, — тебе надо с Улахан Тойоном разговаривать.
— А что, надо, конечно. Ты, кстати, так и не сказал, зачем он меня искал, — я решил прояснить обстановку, — а то вдруг искал, чтобы повесить.
— М-м-м-м… Он сам скажет. Нет, не повесить.
— Ну хорошо. Ладно, ты лучше расскажи, какие новости у тебя.
— Улахан Тойона внучку свою ищет. Похитил её подлый человек. Труп его нашли, лошадь его нашли, а внучка пропала.
— А, это такая вот… худощавая, высокая, волосы каштановые, глаза бешеные, в розовых панталончиках и в бордовом халате, шитым золотом?
Талгат кивнул.
— Тебе повезло. Она у меня в кочевье на Ыныыр Хая гостит.
Старик дернулся. Это стопудова сам Тойон, шифруется только зачем-то.
— Грубая, невоспитанная девушка. Коня требовала. Кизяк собирает сейчас. На еду зарабатывает и на коня. У меня род бедный, кормить нахлебников не можем.
Талгат сделал большие глаза. Старик налился кровью, пошел красными пятнами и проскрипел:
— Ты почему гонца не послал к Улахан Тойону, что внучка нашлась?
— Ты чё, дед, заболел? Ты не расслышал, что я сказал? — меня такие простые начальники задолбали, у них всегда всё просто.
— Ты должен был…
Я перебил его:
— Кому? Объясни мне, кому, сколько и за что я должен, после того, — я повысил голос, — как твой мытарь забрал у меня всех овец и оставил двенадцать человек подыхать с голоду, — я набрал воздуха и добавил громкости, — после того как твой боец бил беременную женщину ногой в живот!
На нас стали оглядываться посетители харчевни. Когда услышали про беременную женщину, народ зашумел. А я уже завёлся:
— А мы всё должны! Мы, млять, всё время должны! И жопу подтирать придурочной девке, и кормить её, и поить, и коня, млять, выдавать и гонцов посылать! Вместо того, чтобы сказать спасибо, что твою, ибиомать, внучку приютили и накормили, так мы ещё и должны оказались!
Пока я вопил, то даже и не заметил, что за моей спиной собралась толпа человек в пятьдесят с весьма мрачными лицами. Я народный трибун, что ли? Из толпы вышел дедок в приличных одеждах, и, обращаясь ко мне, спросил:
— Ты обвиняешь людей Улахан Тойона в том, что они били беременную женщину?
Оп-ля. Тут, оказывается, за базар отвечают. Чтобы не быть обвиненным даже в мелкой лжи, я подтвердил:
— Я, Магеллан Атын, род Белого Ворона, обвиняю человека Улахан Тойона Рода Белого Коня в том, что он бил беременную женщину. Мне свидетельствуют Таламат и Мичил рода Белого Ворона.
И в полной тишине я добавил:
— Того человека по закону степи распяли на пяти веревках и распороли живот. Вороны выклевали ему глаза. Это произошло в дне пути от кочевья Будай ботора на Ыныыр Хая.
Народ загомонил. Новость, однако! Дедок, который из народа, спросил у меня:
— Ты отмстил?
— Да, — ответил я.
— У тебя есть обида к людям Улахан Тойона?
— Нет у меня обиды.
Зато претензии, наверняка, будут у Тойона. Я мотнул головой Таламату и мы, пока народ не рассосался, вскочили на коней и дали дёру. Съездили, мля, в райцентр за покупками.
Мы напрасно спешили. За нами никто не гнался, я уж не знаю, по каким причинам. Мы рванули к своим новым юртам, Таламат их поставил на южной стороне от города, метрах в пятистах от дороги. Наш верблюдовожатый как раз кипятил воду и готовился к ужину. Мы спешились, расселись. Мичил показал мне на дорогу: по ней мчался десяток бойцов, как раз в сторону, откуда мы прибыли в славный город Тагархай. Понятно, Тойон выслал, на ночь глядя, бригаду за своей внучкой, а может быть, заодно проверить распятого мужика. Флаг им в руки. И пусть сами ловят своих преступников, мне они ниразу не впёрлись, у меня своих дел навалом.
От нервического напряжения такого бурного дня не радовали даже мои верблюды и новые юрты. Да и спать не на чём было, голые полы, даже ковров не купили. Для успокоения нервов выпил водочки и, пока готовился ужин, я прикидывал палец к носу, что нам грозит. Оценивал риски, так сказать Тойон может на нас бочку и не покатит, внучка цела, опричника мы казнить были вправе, уж об этом наверняка весь караван-сарай судачит. А завтра люди разъедутся, и о нас вся степь будет знать. Хорошо это или плохо, я ещё не знаю, жизнь покажет. Мне в городе пока светиться нельзя, Таламату с Мичилом, на всякий случай, тоже. Завтра деда отправлю за покупками. Мне бы по-хорошему смыться покамест надо, с глаз долой, проведать дырку в земле.
Сели ужинать, уже по правильному, я прочитал алгыс Тэнгри, и только после начали кушать. Патриархальная идиллия. На ночь я заварил чай, всех поил, сахара не давал. Хорошо. Мичил заныл, что мы не занимаемся борьбой, так я сразу решил им рассказать сказку. Исключительно по доброте душевной, в сказках, как известно ложь, но добрым молодцам урок. Для увеселения народа я преподнёс свою версию Синбада-морехода, только моря заменил на степь, корабли – на верблюдов и всё прошло на ура. Дед цокал языком, а Мичил слушал, раскрыв рот. Я подумал, что "аул возле Пяти пальцев" не звучит. Назову нашу деревню Багдадом. На том и угомонились.